Неточные совпадения
За церковью, в углу небольшой
площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он зашел в маленькую, теплую комнату, сел у двери, в угол, под
огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они сидели за двумя столами у буфета, и до него донеслись слова...
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился в городском саду и оттуда посмотрел на
площадь; она была точно
огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Не правда ли, не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно
огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на
площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит?
Снится мне
огромная, необъятная
площадь, уставленная деревянными столами и скамейками.
Старая Сухаревка занимала
огромное пространство в пять тысяч квадратных метров. А кругом, кроме Шереметевской больницы, во всех домах были трактиры, пивные, магазины, всякие оптовые торговли и лавки — сапожные и с готовым платьем, куда покупателя затаскивали чуть ли не силой. В ближайших переулках — склады мебели, которую по воскресеньям выносили на
площадь.
«Иваны», являясь с награбленным имуществом, с
огромными узлами, а иногда с возом разного скарба на отбитой у проезжего лошади, дожидались утра и тащили добычу в лавочки Старой и Новой
площади, открывавшиеся с рассветом. Ночью к этим лавочкам подойти было нельзя, так как они охранялись
огромными цепными собаками. И целые возы пропадали бесследно в этих лавочках, пристроенных к стене, где имелись такие тайники, которых в темных подвалах и отыскать было нельзя.
Как-то, еще в крепостные времена, на Лубянской
площади появился деревянный балаган с немудрящим зверинцем и
огромным слоном, который и привлекал главным образом публику.
«Кулаковкой» назывался не один дом, а ряд домов в
огромном владении Кулакова между Хитровской
площадью и Свиньинским переулком. Лицевой дом, выходивший узким концом на
площадь, звали «Утюгом». Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался «Сухой овраг», а все вместе — «Свиной дом». Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: «утюги» и «волки Сухого оврага».
В девяностых годах прошлого столетия разбогатевшие страховые общества, у которых кассы ломились от денег, нашли выгодным обратить свои
огромные капиталы в недвижимые собственности и стали скупать земли в Москве и строить на них доходные дома. И вот на Лубянской
площади, между Большой и Малой Лубянкой, вырос
огромный дом. Это дом страхового общества «Россия», выстроенный на владении Н. С. Мосолова.
Московский артистический кружок был основан в шестидесятых годах и окончил свое существование в начале восьмидесятых годов. Кружок занимал весь
огромный бельэтаж бывшего голицынского дворца, купленного в сороковых годах купцом Бронниковым. Кружку принадлежал ряд зал и гостиных, которые образовывали круг с
огромными окнами на Большую Дмитровку с одной стороны, на Театральную
площадь — с другой, а окна белого голицынского зала выходили на Охотный ряд.
Это первый выплыв Степана «по матушке по Волге». А вот и конец его:
огромная картина Пчелина «Казнь Стеньки Разина». Москва,
площадь, полная народа, бояре, стрельцы… палач… И он сам на помосте, с грозно поднятой рукой, прощается с бунтарской жизнью и вещает грядущее...
А в конце прошлого столетия здесь стоял старинный домище Челышева с множеством номеров на всякие цены, переполненных Великим постом съезжавшимися в Москву актерами. В «Челышах» останавливались и знаменитости, занимавшие номера бельэтажа с
огромными окнами, коврами и тяжелыми гардинами, и средняя актерская братия — в верхних этажах с отдельным входом с
площади, с узкими, кривыми, темными коридорами, насквозь пропахшими керосином и кухней.
На
площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под
огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их, переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Город делал к этому приезду торжественные приготовления, и на
площади, около костела отцов бернардинов, была выстроена
огромная триумфальная арка.
Я помню длинные вереницы огней, протянувшиеся к
площади, где над всем высилась
огромная арка, пылавшая, как костер.
В сентябре 1861 года город был поражен неожиданным событием. Утром на главной городской
площади, у костела бернардинов, в пространстве, огражденном небольшим палисадником, публика, собравшаяся на базар, с удивлением увидела
огромный черный крест с траурно — белой каймой по углам, с гирляндой живых цветов и надписью: «В память поляков, замученных в Варшаве». Крест был высотою около пяти аршин и стоял у самой полицейской будки.
Мы выходили уж на
площадь; перед нами во мраке вставал памятник, освещенный снизу газовыми рожками, и еще далее подымалась темная,
огромная масса Исакия, неясно отделявшаяся от мрачного колорита неба.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на
площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то
огромным праздником души.
Соборная
площадь кипит народом; на
огромном ее просторе снуют взад и вперед пестрые вереницы богомолок; некоторые из них, в ожидании благовестного колокола, расположились на земле, поближе к полуразрушенному городскому водоему, наполнили водой берестяные бураки и отстегнули запыленные котомки, чтобы вынуть оттуда далеко запрятанные и долгое время береженные медные гроши на свечу и на милостыню.
— Эти два чугунные-то воина, надо полагать, из пистолетов палят! — объяснял было ему извозчик насчет Барклай де Толли и Кутузова, но Калинович уже не слыхал этого. От скопившихся пешеходов и экипажей около Морской у него начинала кружиться голова, а когда выехали на
площадь и он увидел Зимний дворец, то решительно замер: его поразило это
огромное и великолепное здание.
Немного далее большая
площадь, на которой валяются какие-то
огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кòзла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедет казак и офицер верхом, генерал на дрожках.
При входе на нашу
огромную рыночную
площадь находится ветхая церковь Рождества богородицы, составляющая замечательную древность в нашем древнем городе.
Наконец поезд достигнул Конной
площади, которая и ныне некрасива, а тогда просто представляла какой-то
огромный пустырь, окруженный с четырех сторон маленькими полуразвалившимися домиками; на одной стороне ее цыгане и разные русские барышники торговали лошадьми, или, скорей, невзрачными клячами.
На большой торговой
площади, внутри Китай-города, было поставлено множество виселиц. Среди их стояло несколько срубов с плахами. Немного подале висел на перекладине между столбов
огромный железный котел. С другой стороны срубов торчал одинокий столб с приделанными к нему цепями, а вокруг столба работники наваливали костер. Разные неизвестные орудия виднелись между виселицами и возбуждали в толпе боязливые догадки, от которых сердце заране сжималось.
Это
огромное здание, похожее на Большой театр, но только без колонн, находилось на незастроенной
площади парка, справа от аллеи, ведущей от шоссе, где теперь последняя станция трамвая к Мавритании.
Жить им пришлось на краю города, около базарной
площади, в
огромном сером доме.
Кружок занимал все
огромное помещение, ныне занятое Центральным театром для детей, а перед этим там был знаменитый трактир Барсова с его Белым залом, выходившим окнами в Охотный и на Театральную
площадь.
Из окон фаса нам видно было на Исаакиевской
площади огромное стечение народа и бунтовавшихся войск, которые состояли из баталиона Московского полка и двух рот экипажа гвардии.
Конечно, эта обширная
площадь не длиннее ста шагов и гораздо у́же всякой широкой петербургской или берлинской улицы, но в сравнении с коридорами и ущелинами, которые данцигские жители не стыдятся называть улицами и переулками, она действительно походит на что-то
огромное, и если б средину ее не занимал чугунный Нептун на дельфинах, из которых льется по праздникам вода, то этот Ланг-Газ был бы, без сомнения, гораздо просторнее московского Екзерцир-гауза!
Обо всем этом я успел переговорить с Писаревым во время антрактов, ходя с ним по
огромной сцене, представлявшей
площадь в Афинах, в толпе театрального народа, превращенного в греков, в Вакховых жрецов и вакханок.
Площадь была пустынна. На нее выехал «фиакр» и поставил лошадь против трактира; лошадь раскорячила ноги, выгнула костистую спину и застыла, как будто мгновенно заснула, а ее хозяин поплелся в трактир мелкими шажками и тряся на ходу
огромной бородой. Блок взвизгнул, и все опять стало тихо.
На
площади в одном городе лежал
огромный камень. Камень занимал много места и мешал езде по городу. Призвали инженеров и спросили их, как убрать этот камень и сколько это будет стоить.
Огромные толпы народа собрались на
площади. Небо уже покрылось алым заревом восхода.
На улицах словно все вымерло;
огромная соборная
площадь была покрыта несметной толпой; пробраться в самый собор нечего было и думать.
Приехали на конке к Волкову. На
площади перед кладбищенскими воротами колыхалась
огромная масса студенческой молодежи. Среди штатских одеяний студентов-универсантов старших курсов пестрели формы младших универсантов, технологов, медиков и лесников. Были курсистки. Подъезжали конки и подвозили все новые толпы студентов.
Это было большое глубокое место, выходившее одною стороною к ярмарочной
площади, а другою — к берегу реки, — и притом здесь были
огромные старые каменные строения, которые с самыми ничтожными затратами могли быть приспособлены к делу.
29 ноября 1797 года
огромные толпы народа запрудили улицы и набережные Петербурга, примыкающие к Дворцовой
площади.
— Дело это
огромное и, несомненно, полезное! — сказал А. В. Герцыг. — Все эти огороды в Маньчжурии занимают
площадь в 171 десятину, из них в Харине — 80 десятин, в Яомыни — 54 десят., в Гунтулине — 18 десят., на реке Сунгари 14 десятин и в Ашихэ — 3 десятины.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах,
огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору к Красной
площади, на которой по какому-то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое.
При въезде на Арбатскую
площадь,
огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики
огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на
площадь.
На
площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и
огромные вензеля А. и N.
В Москве, как только он въехал в свой
огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадною дворней, как только он увидал — проехав по городу — эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую
площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и московский Английский клуб, — он почувствовал себя, до́ма, в тихом пристанище.